Это даже не скупость, был бы скупой, сказал бы — «Эээ, дорогой, совсем нет ничего», — и подал на стол один хлеб (хлеб-то, кстати, свежим был). А угостить испорченным — это отражение натуры самого хозяина, его душа прокисла, ею не пользовались, не проветривали, чистыми помыслами не омывали, в лучах любви не грели.
Заинтриговал хлеб в простокваше, ждала, что потом старик непреклонно и властно потребует соль, специи, травы, обжареные с луком грибы, яйца, сыр, ещё что-нибудь и испечёт огромный каравай, на аромат которого сбежится полдеревни и каждому достанется по тёплому душистому ломтю, и все будут есть и хозяина нахваливать. А ему это неожиданно понравится, и с тех пор станет он самым щедрым и гостеприимным в округе, и двери его дома всегда будут открыты, а ночью на крыльце засияет фонарь для уставшего путника. Дочек же быстро в жёны разберут, потому что «вах, у такого папы и дочери, должно быть, такие же добрые и заботливые».
Но в жизни иначе, увы…
История лёгкая и забавная. Я бы хлеб раскрошила по столу и вообще по всей хате, распахнула окна — куриную банду запустить, пусть бы хозяин потом их ловил, чихая от перьев и пыли, чертыхаясь от кудахтанья и суматохи!
Благадарю Автора, Чтеца и прекрасную Нуре за рассказ.
Верны мои поклонники :) и по-прежнему жмут чуть правее, чем следует. Но по-прежнему мне и им приятно.
Это словно бы сижу я зимним вечером в кафе, такая вся в шелках, туманах и перьях (вороньих), ковыряю серебряной ложечкой восхитительный десерт, а он, поклонник, снаружи (мостовая, голод, стужа...) взял и харкнул в меня… через витрину.
И, повторюсь, нам обоим хорошо — мне с десертом и ему с его плевком, замерзающим дивным узором…
Да у девочки, похоже, анемия и хронический недосып, режим и витамины решили бы многое. Дальше, не поняла, из чего следует, что муж богатый? Полноте, большой дом и пара машин ещё не уровень, а в некоторых случаях жирная задача, которая тянет деньги на обслуживание.
Живут они словно в разных городах, причём это касается не только общих интересов, но и бюджета, пресловутое богатство лежит мимо девушки (впрочем, кажется, мимо мужа тоже). А вот интересно, какой профит самому Петровичу от брака, апатично-изнеженная жена, которая даже наныть пару упрёков сил не находит.
Полное ощущение, что ей лет двенадцать и она выросла сильно вдали от цивилизации, такая она беспомощная и абсолютно не приспособленная к жизни.
Хихикала до мокрых ресниц, когда он ей показывал свои машины, видишь четыре колечка — это ауди, а это мерседес (чего значок-то не описал или тогда пришлось бы объяснять про стринги?)
По сути рассказ надо переименовать в «Спасите Петровича».
Голосок чтицы растрогал настолько, что вызвал желание люто натаскать своего щенка и вдвоём с ним отправиться защищать её.
Спасибо от души за рассказ, тепло наулыбали меня с утра.
(поначалу думала, что она призрак, тень, потустороннее существование которой протекает параллельно этой реальности, как в том фильме с Кидман, и в конце всё встанет на свои места).
Какая удивительная женщина скрывалась за этим псевдонимом (одним из). На всех фото неприятно-пристальный взгляд в упор, сочетание сдержанной ярости, жёсткой воли и, неожиданно, уязвимости. Её биография, которая мерцает и плывёт как марево над морем, в любом своём варианте достойна экранизации (с Д. Ханной).
Окатила меня с ног до головы волна жадного интереса к жизни автора, рассказ отложила и искала, читала, читала, ждала пока обсохну.
Алиса… с какой пугающей лёгкостью она делила свой разум на куски, оплачивая ими каждый шаг в своём личном зазеркалье, при переходе туда и обратно раня душу об осколки, торчащие из рамы. Дань, собираемая Зеркалом…
Пленённая недобрым её очарованием, вернулась к рассказу, однако не рассчитывала на многое и как же я ошиблась! Смахивать слёзы над фантастикой для меня редкость, но что же делать — рассказ прекрасен, только и всего! Строго, чётко, изящно и до болезненности пронзительно.
Огромное спасибо Чтецу за исполнение и выбор.
Бывает, что чтец читает с удовольствием, с выражением, огоньком и видно, что ему нравится произведение, но мне не нравится его голос или манера исполнения — аминь, закрываю книгу, открываю следующую.
Но тут совсем другое, чтица далека от понимания текста, как я от молекулярной физики, молотит слова на одном рельсе с иннтонацией одного цвета. Ну и пусть бы себе молотила. Да только я неравнодушна к Гансовскому, он мой Солярис…
Споткнулась я об этот рассказ и расплескалось моё «шшшит!»
Удручающе неудачное сочетание чтицы и произведения.
Так и видится востроносая голенастая пионервожатая, затаскивающая язвительного лунноволосого Гансовского на ступени районного загса.
(Север, уходи! я прикрою...)
Шикарная аннотация! Радостно потирая трёхпалые лапки, полезли наружу под свет вечерней зари и копоть уличных фонарей мои мрачно-готичные фантазии, образы из преисподней подсознания (привет доктору Джону), дымящиеся от дневного света сюжеты, прочие полуистлевшие зазеркальные товарищи…
Не решаюсь нажать треугольник, вдруг услышанное обрушит ожидания… и тогда моё — будет терзать и мучить меня до утра.
Впрочем, чтецу моя бодрая благодарность заранее.
Целую ваши руки. Рассказы не закончились, уверена. И вам не нужно подыскивать нужные слова, я их и так знаю. Так сложилось, что мне навсегда дорого «цавт танем», приняла это от некогда любимого голоса. Это навсегда, хочу я этого или нет…
Может, в том числе и поэтому не могу (и не хочу) быть прохладно следующей мимо творчества вашего папы. Оно причиняет боль и… забирает её, дует на ранку, зашёптывая её…
Словно чудо село рядом со мной на подоконник и вздохнуло с тихим смешком, наконец я услышала Сардара таким, каким его слышала моя душа!
Неожиданно чистое и точное попадание в образ, что был в моём воображении и теперь он обрёл голос.
История щемяще-нежная и печальная, но дарующая силы жить. Пока мы живы, мы помним и любим, а значит — чаша весов остаётся горизонтальной, ведь мир каждое мгновение неуловимо быстро перемещается по тем мгновениям, что терзают нашу память и сжигают сердце. Это — Закон.
Низкий поклон мой Автору, Чтецу и Нуре.
Светло на душе от этой истории.
Осознание себя отдельной вселенной и вызванная этим откровением лавина мыслей, чувств и образов — одно из бесценных переживаний, дарованных человеку.
Юноша нежный и восторженный, несколько истерический, маятником летающий от благоговения перед всем, на что упадёт его взор — до страстного желания ринуться в огненную бездну и весь мир махнуть туда же… И так попеременно, в ритме волн. Тонкий, ранимый чрезмерно, таким как он и в обычное-то время невыносимо трудно живётся, об воздух царапаются, особенно первые несколько десятков лет. А уж перед лицом грядущих событий, кроваво-бесформенной мглой нависших над строками этого рассказа…
Низкий поклон Писателю. Чтец изумителен, благодарю горячо.
Знаю, неуместно было бы, но так захотелось в продолжение рассказа услышать колокольный перезвон…
(пошла диск искать, еле нашла, давно не было в нём надобности, а вот поди ж ты.)
Сколько раз я бросала эту историю, столько же, отряхивая, поднимала к ушам. Из-за чтеца, конечно, но в большей степени, из-за назойливо мнущейся у чёрного входа мысли, что как-то всё повернётся, развернётся и вдруг вывезет на широкую дорогу, вдоль которой тополя и цикорий, что автору надоест не любить женский пол и он, наконец, осветит и взлелеет страницы романа жизнеутверждающими поворотами женских судеб.
Но нет, как всё началось с дурацкого прозвища матери, так и поехало дальше. Женские образы, поначалу очень трогательные, в итоге вылились в недобрые маски, вызывающие жалость и отторжение, а мужские — ничего так все, и даже которые негодяи, те всё равно неосуждаемы, вне прозы жизни порхающие. Отвал породы, фон для сползания сестёр в скользко-холодные глиняные объятия их индивидуальной бездны.
Для меня это — фиаско самого автора, который собственное несложившееся взял и разделил со всеми. Это недостойно, но каждый волен распоряжаться своими отходами как умеет.
После таких книг вырастает коптящий потолок куст досады — на себя, что дотопала до конца. На автора, талантливо исторгнувшего на бумагу свою изжогу от жизни, на то, что у него это получилось реалистично, а кому он нужен, этот реализм, чёрт, мы и так тонем в нём с ручками!
Обидно за любимого чтеца, чувствовалось, как у него по спине ползёт тоска от текста.
Ах, мужчины такие очаровательные сплетники, ну в самом деле, что Хардинг, что профессор Холт — как они метко, едко, с огоньком выкладывают итоговые результаты своих пристальных наблюдений, соображений и догадок. Должно быть, это приятно, посудачив о том о сём, покачав головой и поцокав языком, сесть в любимое кресло, раскурить трубку и, потягивая виски, смаковать вдогонку уютно-обжигающим глоткам мысль о собственной безупречности. Эта, просмакованная до самых глубин, мысль всегда направляется одной и той же дорогой — к дверям подвала человеческой души, где за толстыми прутьями во тьме томятся собственные грехи. Там она укладывается под дверь, создавая с другими схожими мыслями непроницаемую стену, полностью заглушающую звонкие огненные щелчки изнутри.
А Лаура… что ж, полуденный зной Италии, дивный певучий язык, благоухание трав и щедрость земли, страсть, настойчиво требующая ответа — её крепость была в осаде. И она скинула вниз верёвочную лестницу.
Получилась история, вполне романтичная и весьма драматичная, а без лестницы — осталось бы всё как есть остывшей геркулесовой кашей на воде.
Благодарю за прекрасное исполнение.
Кстати, о названии, ну это ж Моэм, обожаю! однако, хочу заметить — неплохо написано для семидесятилетнего мужчины (и не забыл себе, как рассказчику, годков скинуть :)
Аннотация бестолковая, какие ещё метаморфозы? Бравада с показной смелостью и трусость с предательством — как раз и есть проявление одного и того же характера, как ягоды одного куста. И контуры этого характера обозначены быстрыми и чёткими штрихами с самого начала, до сгущения событий. Будто видишь в траве симпатичные серебристые (цвета нового пальто Ивана Ивановича) ушки, а от звука твоих шагов из травы поднимается и замирает во всём своём мерзком великолепии молодая гиена.
Он всегда был таким, этот замечательный Иван Иванович, просто гиена его души встала на ноги, когда пришло её время.
Заинтриговал хлеб в простокваше, ждала, что потом старик непреклонно и властно потребует соль, специи, травы, обжареные с луком грибы, яйца, сыр, ещё что-нибудь и испечёт огромный каравай, на аромат которого сбежится полдеревни и каждому достанется по тёплому душистому ломтю, и все будут есть и хозяина нахваливать. А ему это неожиданно понравится, и с тех пор станет он самым щедрым и гостеприимным в округе, и двери его дома всегда будут открыты, а ночью на крыльце засияет фонарь для уставшего путника. Дочек же быстро в жёны разберут, потому что «вах, у такого папы и дочери, должно быть, такие же добрые и заботливые».
Но в жизни иначе, увы…
История лёгкая и забавная. Я бы хлеб раскрошила по столу и вообще по всей хате, распахнула окна — куриную банду запустить, пусть бы хозяин потом их ловил, чихая от перьев и пыли, чертыхаясь от кудахтанья и суматохи!
Благадарю Автора, Чтеца и прекрасную Нуре за рассказ.
Это словно бы сижу я зимним вечером в кафе, такая вся в шелках, туманах и перьях (вороньих), ковыряю серебряной ложечкой восхитительный десерт, а он, поклонник, снаружи (мостовая, голод, стужа...) взял и харкнул в меня… через витрину.
И, повторюсь, нам обоим хорошо — мне с десертом и ему с его плевком, замерзающим дивным узором…
Живут они словно в разных городах, причём это касается не только общих интересов, но и бюджета, пресловутое богатство лежит мимо девушки (впрочем, кажется, мимо мужа тоже). А вот интересно, какой профит самому Петровичу от брака, апатично-изнеженная жена, которая даже наныть пару упрёков сил не находит.
Полное ощущение, что ей лет двенадцать и она выросла сильно вдали от цивилизации, такая она беспомощная и абсолютно не приспособленная к жизни.
Хихикала до мокрых ресниц, когда он ей показывал свои машины, видишь четыре колечка — это ауди, а это мерседес (чего значок-то не описал или тогда пришлось бы объяснять про стринги?)
По сути рассказ надо переименовать в «Спасите Петровича».
Голосок чтицы растрогал настолько, что вызвал желание люто натаскать своего щенка и вдвоём с ним отправиться защищать её.
Спасибо от души за рассказ, тепло наулыбали меня с утра.
(поначалу думала, что она призрак, тень, потустороннее существование которой протекает параллельно этой реальности, как в том фильме с Кидман, и в конце всё встанет на свои места).
Окатила меня с ног до головы волна жадного интереса к жизни автора, рассказ отложила и искала, читала, читала, ждала пока обсохну.
Алиса… с какой пугающей лёгкостью она делила свой разум на куски, оплачивая ими каждый шаг в своём личном зазеркалье, при переходе туда и обратно раня душу об осколки, торчащие из рамы. Дань, собираемая Зеркалом…
Пленённая недобрым её очарованием, вернулась к рассказу, однако не рассчитывала на многое и как же я ошиблась! Смахивать слёзы над фантастикой для меня редкость, но что же делать — рассказ прекрасен, только и всего! Строго, чётко, изящно и до болезненности пронзительно.
Огромное спасибо Чтецу за исполнение и выбор.
Но тут совсем другое, чтица далека от понимания текста, как я от молекулярной физики, молотит слова на одном рельсе с иннтонацией одного цвета. Ну и пусть бы себе молотила. Да только я неравнодушна к Гансовскому, он мой Солярис…
Споткнулась я об этот рассказ и расплескалось моё «шшшит!»
Так и видится востроносая голенастая пионервожатая, затаскивающая язвительного лунноволосого Гансовского на ступени районного загса.
(Север, уходи! я прикрою...)
Пойду загонять воображение, пока оно совсем не разгулялось, в рамки творческого подхода к приготовлению утреннего кофе.
Не решаюсь нажать треугольник, вдруг услышанное обрушит ожидания… и тогда моё — будет терзать и мучить меня до утра.
Впрочем, чтецу моя бодрая благодарность заранее.
Стттрашно.
Может, в том числе и поэтому не могу (и не хочу) быть прохладно следующей мимо творчества вашего папы. Оно причиняет боль и… забирает её, дует на ранку, зашёптывая её…
Неожиданно чистое и точное попадание в образ, что был в моём воображении и теперь он обрёл голос.
История щемяще-нежная и печальная, но дарующая силы жить. Пока мы живы, мы помним и любим, а значит — чаша весов остаётся горизонтальной, ведь мир каждое мгновение неуловимо быстро перемещается по тем мгновениям, что терзают нашу память и сжигают сердце. Это — Закон.
Низкий поклон мой Автору, Чтецу и Нуре.
Осознание себя отдельной вселенной и вызванная этим откровением лавина мыслей, чувств и образов — одно из бесценных переживаний, дарованных человеку.
Юноша нежный и восторженный, несколько истерический, маятником летающий от благоговения перед всем, на что упадёт его взор — до страстного желания ринуться в огненную бездну и весь мир махнуть туда же… И так попеременно, в ритме волн. Тонкий, ранимый чрезмерно, таким как он и в обычное-то время невыносимо трудно живётся, об воздух царапаются, особенно первые несколько десятков лет. А уж перед лицом грядущих событий, кроваво-бесформенной мглой нависших над строками этого рассказа…
Низкий поклон Писателю. Чтец изумителен, благодарю горячо.
Знаю, неуместно было бы, но так захотелось в продолжение рассказа услышать колокольный перезвон…
(пошла диск искать, еле нашла, давно не было в нём надобности, а вот поди ж ты.)
Но нет, как всё началось с дурацкого прозвища матери, так и поехало дальше. Женские образы, поначалу очень трогательные, в итоге вылились в недобрые маски, вызывающие жалость и отторжение, а мужские — ничего так все, и даже которые негодяи, те всё равно неосуждаемы, вне прозы жизни порхающие. Отвал породы, фон для сползания сестёр в скользко-холодные глиняные объятия их индивидуальной бездны.
Для меня это — фиаско самого автора, который собственное несложившееся взял и разделил со всеми. Это недостойно, но каждый волен распоряжаться своими отходами как умеет.
После таких книг вырастает коптящий потолок куст досады — на себя, что дотопала до конца. На автора, талантливо исторгнувшего на бумагу свою изжогу от жизни, на то, что у него это получилось реалистично, а кому он нужен, этот реализм, чёрт, мы и так тонем в нём с ручками!
Обидно за любимого чтеца, чувствовалось, как у него по спине ползёт тоска от текста.
А Лаура… что ж, полуденный зной Италии, дивный певучий язык, благоухание трав и щедрость земли, страсть, настойчиво требующая ответа — её крепость была в осаде. И она скинула вниз верёвочную лестницу.
Получилась история, вполне романтичная и весьма драматичная, а без лестницы — осталось бы всё как есть остывшей геркулесовой кашей на воде.
Благодарю за прекрасное исполнение.
Кстати, о названии, ну это ж Моэм, обожаю! однако, хочу заметить — неплохо написано для семидесятилетнего мужчины (и не забыл себе, как рассказчику, годков скинуть :)
Он всегда был таким, этот замечательный Иван Иванович, просто гиена его души встала на ноги, когда пришло её время.